Михаил Земсков. "Шипалы-тас" (Пьеса)

Действующие лица

Тёма (Артём), режиссер, 43 года

Куля (Куляш), его жена, актриса, 29 лет

Лерок (Валерия), 43 года, бывшая одноклассница Артёма

Жан (Нуржан), друг и бывший одноклассник Артёма, 43 года

Михалыч, друг Валерии, 55 лет, нищий, иногда ведет себя как юродивый, но в целом вполне в здравом рассудке

Мила, 18 лет

Пограничник

Сцена 1 

Шлагбаум. Около него – пограничник. Перед пограничником Тёма и Куля. 

Тёма. А чё – дальше прохода нет? 

Пограничник. Есть. Пограничная зона. 

Тёма. Так а проход в пограничную зону есть?

Пограничник. Есть. Но - пограничная зона. 

Тёма. Так нам можно пройти? 

Пограничник. Пограничная зона… Но пройти можно. 

Тёма достает бумажник. 

Куля. Тёма, подожди… (пограничнику). А Шипалы-тас в этом ущелье? 

Пограничник. В этом. 

Тёма. Все нормально, Куля, говорил же – здесь. (сует пограничнику деньги) Нам к Шипалы-тасу.

Пограничник. Деньги не берем. Нельзя – пограничная зона. 

Тёма. Чёрт! Так а чё нужно-то, чтобы пройти?!

Пограничник молчит. Куля садится на камень у шлагбаума. 

Пограничник. Ничего не нужно. Пограничная зона. 

Сцена 2

Около церкви. Тёма, Жан и Куля идут по аллее. Вдали на бордюре сидят нищие.

Куля. (Тёме и Жану, раздраженно) Дебилы, в ночь перед Пасхой напились. Не могли праздника дождаться. 

Тёма. А то, что Жан приехал – разве не праздник? 

Жан. Куля, извини, я даже не думал… Не знал, что ты православие приняла. 

Куля. Что ты вообще знаешь?! Ладно, я в храм. (идет к церкви). 

Жан. Я думал, ты шутил насчет Куляны…

Тёма. Лучше бы шутил… 

Жан. Нет, это ее право. Хоть и казашка… Почему нет? Я, как и ты - атеист-либерал, уважаю право каждого… (достает из рюкзачка воду, пьет, потом протягивает бутылку Тёме, тот берет, пьет) Она кроме твоего сериала снимается сейчас где-нибудь? 

Тёма. Нет. Пробовалась там… в двух проектах, но не прошла кастинг. 

Жан. Странно. У нее же такая яркая и необычная внешность. Я думал, она нарасхват. 

Тёма. Кому на хер сейчас яркие и необычные нужны…

Жан. В Голливуде нужны. Может, вам туда уже пора?

Тёма. (кисло усмехнувшись) Может… Вот досниму оставшиеся триста серий, и сразу отправимся. 

Жан. Нужно, пока она молода. Ловить время…

Тёма (ловит какое-то насекомое около своего лица) Мне уже сорок три, Жан… Недавно машину на ремонт поставил, на метро проехал. На девчонку одну загляделся, а она мне место уступает – садитесь, Ага. (поймав насекомое, хлопает рукой по бедру). Тебя-то тоже уже наверняка Агашкой называют – с твоим выводком.. Старшему уже сколько? 

Жан. Семнадцать. Поступать в этом году будет. 

Тёма. На кого? 

Жан. Не знаю… Сначала в медицинский хотел, как я, но Айгулька на экономическом настаивает.

Тёма. Нормально… А у меня до сих пор никого. В старости стакан воды никто не подаст.

Жан. Куля подаст. Она у тебя до сих пор как девочка. Слушай, а мне в церковь можно, если я некрещеный? 

Тёма. Можно, почему нет… 

Жан. Пойду посмотрю – интересно. (уходит). 

Тёма оглядывается по сторонам. К нему неуверенно, бочком, направляется один из нищих – Михалыч. 

Михалыч. Христос воскресе, добрый человек... Добрый человек, подай на пропитание, Христа ради нашего воскресшего…

Тёма ищет в карманах мелочь, идет навстречу Михалычу, подает ему, потом подходит к другим нищим, бросает в плошки монеты. Около одной из нищенок останавливается, изумленно на нее смотрит. 

Тёма. Лерок? 

Лерок (улыбается). Тёма… Здравствуй. Ты хорошо выглядишь. Не видела тебя здесь раньше. 

Тёма. А ты как здесь? Что с тобой случилось? 

Лерок. Большой праздник сегодня. Где же мне быть, как не рядом с Его домом. А добрые люди помогают. В праздник всегда хорошо помогают. 

Тёма. Я тоже… Могу тебе помочь… В смысле, крупной суммой. (тянется к бумажнику во внутреннем кармане куртки) Расскажи только, что с тобой произошло?

Лерок. Не надо, Тёма, крупных сумм – мне хватает. А ты поседел на висках – аж серебрится. (с улыбкой) Серебро Господа моего… Помнишь, как у БГ - мы вместе слушали…

Тёма. Помню, конечно… 

Михалыч. И я помню (фальшиво поет) «Я ранен светлой стрелой… Меня не излечат… Серебро Господа моего… Серебро Господа… Я ранен в сердце… Чего мне желать еще…»

Нищие вокруг смеются. К ним подходит пожилая пара. Они тоже смеются, бросают монетки в плошки. Ободренный успехом, Михалыч продолжает петь, громче и фальшивее: «Серебро Господа моего… Серебро Господа… Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе…» Вокруг него собираются еще прохожие. 

Лерок. Христос воскрес, Тёма. До свидания. Рада была тебя видеть. 

Тёма. Воистину воскрес… Да, я тоже. (отходит) 

К Тёме присоединяются Куля и Жан. 

Куля. Вот теперь можно домой - разговляться и употреблять лёгкие спиртные напитки. (повторяет с напором) Лёгкие. А не то, что вы, алкоголики старые…

Жан. В церкви красиво… Куляш, тебе очень идет платок. 

Тёма. Жан, ты помнишь Леру Ставрикову из нашего класса? 

Жан. Лерку, с которой у тебя еще… (оглянувшись на Кулю)… Кхм… Ставрикову, да, конечно помню. А чё?

Тёма. Нет, ничего. Просто похожую на нее женщину сейчас встретил, вспомнил вдруг. 

Куля. Все о прошлых бабах своих мечтаешь… Не можешь дождаться, пока…

Тёма. (Обнимает Кулю) Куля, чё ты глупости говоришь. Сегодня же великий праздник. Пойдем лучше разговляться... Лёгкими спиртными напитками, как ты предлагала…

Сцена 3

Большая светлая кухня с дорогой мебелью. За столом сидят Тёма и Жан, пьют коньяк. 

Тёма. Когда увидел ее сегодня, об одной странной истории вспомнил…

Жан. Чё странного-то… Первая любовь, конфеты-ромашки. Но только у нее строгое воспитание – не давала тебе. А после школы тебе в универе какая-нибудь горячая девчонка попалась – секс, страсти, все дела… У всех так было – чё там…

Тёма. Не так было. Мы же потом еще тоже, позже… И секс был, и всё, чё надо… Но я не об этом вообще... 

Жан. А о чем?

Тёма. Об одной истории… Немного мистичной и необычной – ты не удивляйся. Помнишь чердак той пятиэтажки, в которой я в детстве жил? Мы там еще лазили пацанами. 

Жан. Конечно помню. Кроватную сетку туда еще затащили и стулья – почти как квартира у нас там была. Пока Медведиха не выгнала и замок на люк не повесила. 

Тёма. У меня были ключи от того замка. Медведиха отцу один ключ дала, а я незаметно копию с него сделал. 

Жан. А чё мне ничего не говорил?

Тёма. Из-за той странной истории и не говорил. Я однажды с отцом сильно поцапался. Очень сильно. И вообще тогда в старших классах мне как-то херово все время было, сейчас даже не знаю, почему. Я тебе тогда не говорил, но хотел даже школу бросить и сбежать. Или – еще проще – как-нибудь покончить с собой. И в тот вечер после ссоры с отцом как раз точно решил, что сейчас поднимусь на крышу и брошусь вниз. На крыше я сначала лег прямо на битум лицом вверх и уставился на звезды. Небо в тот вечер удивительно чистое и прозрачное было. И очень глубокое – как будто за собой в эту глубину мой взгляд тянуло, через звезды, за них – в темно-синюю бездну. Прямо как будто через звезды полетел туда. И в то же время почувствовал, как обратный отсчет для меня пошел – мгновение, еще мгновение, еще, и через несколько таких мгновений мне уже прыгать с крыши. Я встал с пола, а сам продолжаю на небо смотреть. Медленно, но уверенно иду к краю крыши. И со всем этим космосом, со всеми этими мгновениями – почти живыми и дышащими – мне стало невыносимо от того, что я сейчас в одиночестве буду умирать, один покидать этот мир. И что-то в душе моей вдруг резко и мощно обратилось к этой темно-синей бездне вверху, беззвучно, но с таким посылом типа «если есть там что живое – приди сейчас ко мне». Но в тот же момент я усмехнулся этому чувству в себе – не фиг тут слабости проявлять, опустил голову и шагнул на бортик крыши. К решимости добавилась какая-то отрешенность. Подумал еще: «вот сейчас сделаю пять последних свободных вдохов на этой Земле, и прыгну». Раз вдох, два вдох, три вдох - и в этот момент я вдруг увидел мотыльков вокруг себя, очень странных. У меня прямо так и мелькнуло в тот момент - «какие странные мотыльки, не похожие на земных, ни на что не похожие…». Они летали на расстоянии метра – двух от меня, не подлетая ближе, и я их очень смутно видел. Их было немного, можно сказать, маленькая стайка, но не густая, а довольно разрозненная. Я даже протянул руку, чтобы примахнуть их к себе и разглядеть поближе, но они не подлетали. Тогда во мне что-то случилось. Я почувствовал, что я не один, ощутил что-то мистическое и одушевленное от этих мотыльков. Трудно передать словами. Но я сошел с бортика, внутри – странное и невероятное ощущение счастья. Я снова лег на крышу и уставился в небо. Мотыльки все так же летали метрах в двух надо мной. Через некоторое время я пошел домой. Потом я часто стал приходить по вечерам на крышу, смотреть на небо, и ко мне снова прилетали эти мотыльки. Я понял, что теперь как-то связан с ними. Мне казалось, что они внушают мне что-то хорошее. Как себя вести, что делать… Что мне нужно пойти в режиссеры и снимать великое кино, которое будет делать людей лучше, а эти мотыльки будут мне во всем помогать…

Хлопает дверь, в кухню входит сонная Куля. 

Куля. Чё вы все бу-бу-бу да бу-бу-бу… Когда наговоритесь уже. Спать из-за вас не могу. (берет из буфета бокал, протягивает Тёме) Налей мне тоже коньяка, херово как-то…

Тёма. Может, тебе не надо все-таки…

Куля кривит презрительную гримасу, настойчиво протягивает бокал. Тёма наливает ей, потом Жану и себе.

Жан. Прости, Куля, Тёма тут делится одной из своих теорий, почему мухи на говно слетаются…

Куля (чокается с Жаном и Тёмой). За вас, неразлучные друзья. 

Жан подставляет Куле стул, она садится. Некоторое время все неловко молчат. 

Куля (Жану) Как Айгулька? Расскажи хоть о жене, а то все о детях, да о детях, а жены как будто нет. 

Жан. Айгулька… Кхм… в порядке. (тянется к бутылке коньяка, чтобы налить еще) Мы разводимся. После развода, наверное, будет еще больше в порядке. 

Тёма. Как? Почему ты не говорил? 

Куля. Как «разводитесь»? 

Жан. Вот, говорю…

Тёма. Вы же так полюбовно жили всегда…

Куля. У вас же четверо детей… (выпивает налитый коньяк)

Жан. Возможно, потому и разводимся. Айгулька считает, что я плохо их обеспечиваю. 

Куля. Вот дура… Ты же стоматолог в частной клинике – стоматологи же все нормально зарабатывают… Сам же рассказывал, что ее отец тебе место в министерстве предлагал, а ты отказался. Значит, зарабатываешь больше, чем министерские. 

Жан. Я отказался, чтобы с детьми больше времени проводить... Министерские с восьми до восьми на работе – когда им с детьми...

Куля. Ну вот. А ты детей любишь, с ними столько времени проводишь… Говорю же, дура…

Куля хочет налить коньяк Тёме и Жану, но у них еще полные бокалы. Наливает себе, выпивает. 

Жан. У нее благодаря своему папочке в Астане уже другие запросы… Короче, с олигархом каким-то сдружилась.

Куля. Ни хрена себе…

Жан. Да все нормально… Насчет детей главное договориться… Я и сейчас-то не только из-за родителей приехал, а еще с адвокатом по семейным делам встретиться, посоветоваться. Они с Айгулькой хотят детей в Европу отправить учиться. Как я их тогда буду видеть? 

Куля. Молодец ты. Держись. (гладит его по плечу). 

Куля наливает себе коньяку. 

Тёма. Куля, завтра съемки…

Куля (выпивает коньяк, медленно поднимается и поет) Куля, завтра съемки… Куля, ты должна всегда быть сool…

Куля снова гладит Жана по плечу. 

Куля. Ничего, Жаник, главное – что ты хороший. Значит, все будет хорошо. Ладно, главреж приказал – я пошла спать. Не деритесь только и не кричите. Спокойной ночи. 

Куля целует Тёму в макушку и уходит.  

Жан разливает коньяк.

Жан. Она не очень-то счастлива с тобой. 

Тёма. У нее рак.

 Сцена 4

Комната с очень скромным убранством. Старая мебель, вещей почти нет. В углу – иконы. Михалыч сидит на табуретке. Лерок делает уборку.

Михалыч. Строгая ты, Лерочка. 

Лерок. Наверное, Михалыч. Но и жизнь строгая. И Господь наш строгий, несмотря на свою любовь бесконечную. Не дает жизнь сначала на черновике расписать, а потом набело прожить.

Михалыч. А я думаю, дети – они же неразумные. И сами мы, прости Господи, неразумные. Куда нам, с нашим свиным рылом… Единственное, что можем дерзновенно позволить себе – прощать. Ходить, прощать каждого и самим у всех прощения просить. И ты меня прости, Лерочка. 

Лерок (выпрямляется, поправляет выбившуюся из платка прядь волос) Прощаю, Михалыч. И ты меня прости.

Михалыч (крестится, кланяется Лерочке). Прощаю, Лерочка, прости Господи… Но дочку-то… Ей поддержка и деньги сейчас очень нужны. На институт и остальное. 

Лерок. Зачем она в институт пошла? 

Михалыч. К образованию человек тянется, к свету…

Лерок. Образование не ведет к свету. Все знания не имеют значения, если они не избавляют от страданий. 

Михалыч. Может, ты и права, Лерочка. Ну прости еще раз. 

Лерок. Прощаю, Михалыч. И ты меня еще раз. 

Михалыч. (после паузы) Но она ведь тоже у тебя прощения просила. Хоть и кровь у нее, как ты говоришь, не та. Что кровь-то? Одинаковая у всех – у всех выльется, утечет в песок, как водица. 

Лерок. Михалыч, вытащи на улицу ковер, пожалуйста. Я его потом во дворе помою. 

Михалыч. Сейчас, Лерочка. (берет ковер, выносит его из комнаты)

В комнату входит Тёма. Лерок его не видит, продолжает уборку. Тёма молча разглядывает комнату, принюхивается к чему-то. В комнату входит Михалыч. 

Михалыч. Ладно, я пойду, дела еще…

Лерок (повернувшись и увидев Тёму). Здравствуй, Тёма. Неожиданно… Михалыч, ты же перекусить у меня хотел еще…

Тёма. Привет, Лерок. 

Михалыч (мнется) Может, бутербродик с собой мне… (Смотрит на Тёму) Или нет… Ладно, я потом еще зайду, а то сейчас срочные дела (быстро уходит).

Тёма. Извини, я, может, не вовремя…

Лерок. Нормально. Михалыч свой. Тактичность вдруг проснулась. Ничего страшного - вернется еще. Ты садись, я сейчас закончу, чай поставлю. 

Тёма. Постою пока. Тебе помочь? 

Лерок. Нет, спасибо. Ковер Михалыч вынес, а остальное я уже почти закончила. Говори, что хочешь сказать. Или просто посмотреть пришел? 

Тёма. (садится на табуретку, начинает уверенно говорить – как будто повторяет заученный текст, но время от времени сбивается) Я пришел, чтобы тебе помочь. Шокирован был, конечно, когда… там тебя увидел, среди нищих. Не знаю, что у тебя в жизни случилось… У каждого может случится -как говорится, от тюрьмы да от сумы… Но всегда можно подняться обратно. Нельзя вернуться в прошлое и изменить свой старт, но можно стартовать сейчас и изменить свой финиш. Я хорошо обеспечен. Могу дать тебе денег – в долг, или так… У меня много связей – знакомых, друзей, которые могут помочь найти тебе работу. 

Лерок заканчивает уборку, ставит чайник. Тёма опять принюхивается к чему-то, оглядывается. 

Лерок. Работу? Зачем? Когда же я тогда молиться буду?

Тёма. Ты что, целый день молишься, что ли? 

Лерок. И день, и ночь. С тобой сейчас разговариваю, и тоже молюсь. 

Тёма. Я, может, мешаю? 

Лерок. Не мешаешь, Тёма. Я рада тебя видеть. Я уже давно привыкла - когда с кем-нибудь разговариваю - одновременно молюсь. 

Тёма. Понятно… А если работать и одновременно молиться?

Лерок. Так и делаю – когда в монастыре помогаю или в церкви. А на такой работе, про которую ты говоришь – не получится работать и молиться. 

Лерок разливает чай по кружкам. Тёма сконфуженно молчит.

Лерок. У тебя тоже скоро все будет хорошо. Я чувствую. К тебе тоже Его посланники придут, как ко мне пришли. Я знаю, тебя многое сейчас удивляет. Но ты не представляешь, как все на самом деле устроено. Какое благодаря Господу нашему вокруг счастье и любовь. Рай уже в этом мире, уже во всех предметах, внутри нас. «Царство божие внутри нас» - так просто сказано, и так и есть. Только открыться ему надо, тогда и оно для тебя дверь навстречу откроет. Я знаю - тебя ко мне боль привела. И ничего на этом свете тебя от этой боли не спасет, пока к Небесному царству внутри себя не обратишься и не откроешься ему. И тогда боль исчезнет навсегда. Я тоже эту боль чувствовала, всю жизнь чувствовала – но особенно когда старший брат погиб, года через три после того, как ты от меня ушел. Я еще с Милкой на руках тогда… 

Тёма. Милкой? Какой Милкой? 

Лерок. (потерявшись) А, Милка… Н-ну.. Это кошка у меня тогда была… У нее еще почки больные были, возилась с ней много… В общем, да – боль. Боль в районе сердца и постоянная тоска – все с них начинается. У меня так было. И с них начинается твой самый главный путь. А без них – никак. Только они тебя могут разбудить. Без них – проплывешь бревном по течению и ничего не увидишь, ничего не узнаешь…

Тёма (снова принюхиваясь и оглядываясь) Что это за запах? Какой-то очень знакомый и приятный. Но не могу вспомнить. Даже голова начинает кружится – так хочется вспомнить.

Лерок. Иконы мироточат. Сегодня Иисусова и Николая особенно сильно. Тот запах, о котором ты говоришь, от Николая. Действительно, до боли знакомый, но непонятно, что именно. У меня первое время тоже голова кружилась от того, что вспомнить хотела, но не могла. За два года так и не поняла. 

Тёма. В смысле? Мироточат? Как в каких-нибудь монастырях, где как чудо показывают?

Лерок. Да, чудо. Хотя я уже привыкла к нему. Несколько лет так уже…

Тёма встает и подходит к иконам. С удивлением оборачивается к Лере. 

Тёма. Николая… Из дерева прямо течет? 

Лерок. Не из дерева – из глаз…

Тёма. Но как же ты никому не расскажешь, не покажешь. Чтобы научную экспертизу провести или что-то там…

Лерок. Зачем? 

Тёма. Ты же сама ученым хотела стать, на биолога как раз училась? 

Лерок. Что ученые могут…

Тёма. Прямо из дерева жидкость идет? А какая она? Ты пробовала на вкус? 

Лерок. (смеется) Нет, не пробовала. Мне и без этого от нее хорошо. А тебе разве нет? 

Тёма. Не знаю. 

Лерок. Ко мне кто приходит – все говорят, что от ее запаха благодать чувствуют. Все ее мирой называют. И я так называю. 

Тёма. А куда она потом стекает? Куда девается? 

Лерок. Испаряется… В запах превращается… Я однажды до нее дотронулась одним пальцем, так от одного такого касания все тело ей пропиталось, целую неделю вокруг меня облако сплошного аромата было. Даже на улице все оборачивались. Я смущалась все время, что центром внимания везде стала – отвыкла от такого. Больше ее не трогала. 

Тёма (с усмешкой) «Смущалась сильно»… Я помню - ты иногда вдруг из-за какой-нибудь невинной ерунды так смутиться могла… Как тогда из-за шутки с баклажанами, на базаре – помнишь? 

Лерок (с улыбкой) Помню…

Тёма. А иногда – наоборот. Даже я стесняюсь, а ты - напролом прешь. Я никогда не мог угадать, кто внутри тебя может включиться в следующий момент – или робкая девочка, или железная леди…

Лерок. (продолжая улыбаться) Я и сама никогда заранее не знала… И даже не задумывалась об этом. 

Тёма. Может, прогуляемся в парке? На час забудем, зачеркнем все эти двадцать лет…

Сцена 5

Парк, скамейки. Все ярко и солнечно. Тёма вставляет в магнитофон кассету и включает его. Начинает играть «Браво»: 

«Ах эти желтые ботинки 

Шагают быстро по асфальту

И ты опять идешь пешком

Я мимо проезжаю в Чайке..»

Тёма приглашает Леру на танец. Они танцуют. Потом, танцуя, двигаются по аллее. В какой-то момент Лера спотыкается – сломался каблук. Музыка обрывается. Солнечный свет, парковые скамейки и деревья исчезают. Они снова в комнате Леры.

Лерок. Каблук старый – отваливается все время... (садится на табуретку, снимает туфлю) Я прибивала сама уже несколько раз – все равно не держится…

Тёма (садится на табуретку напротив, берет у Леры туфлю, пытается починить) Здесь уже сам каблук разваливается – не исправить. Новые нужно купить. 

Лера (забирает туфлю обратно, что-то поправляет, бьет туфлей об край табуретки) Ничего… Еще продержится немного. На следующей неделе буду в монастыре – посмотрю что-нибудь из пожертвованной обуви. 

Тёма. Прости меня. Знаю, глупо сейчас, через столько лет, просить прощения… Но просто хочу, чтобы ты знала - все это время я чувствовал большую вину перед тобой. 

Лерок. Это ты меня прости. Я такой эгоисткой тогда была… У меня ведь даже болезнь была с говорящим названием - непроводимость сердца. Только я о ней не знала еще тогда. Представляешь – само название за себя говорит. Сердце бракованное – любовь не проводит. После смерти брата я о своей болезни узнала – криз начался. Врачи сказали, что никак не лечится. Что умру скоро. Вот закружилась я тогда в дьявольском танце. На весь мир злость и обида была. На всех ее вымещала. Ну а к Вселенной, к мироустройству, к Богу – особые претензии предъявляла. В ванной, бывало, запрусь, и кричу в потолок: «за что? За что ты меня так? Садист, извращенец!» Это Бога я так обзывала. И еще гораздо худшими словами. А потом вдруг, одним вечером, чувствую, что вышла из меня вся злоба, и я – неожиданно для себя – смирилась со всем. Сижу опять в ванной, но теперь не кричу, не выхожу из себя, а наоборот, готова все принять. Все хорошо, всех люблю. Завтра умру - и хорошо. Все устроится, все будет продолжаться, и здесь, и там. И поняла в тот вечер, что действительно очень скоро умру – может быть, прямо этой ночью. Легла, попрощалась мысленно со всеми. А ночью мне необычный сон приснился, очень реалистичный. Как я лежу на кровати, в странном состоянии – и не сплю, и не бодрствую. Пошевелиться не могу, но все вижу и слышу. Непонятно, день это или ночь - все немного размыто. Но вижу, как прилетает стайка светлых мотыльков. Некоторые из них мне прямо в грудь и сердце залетают, двигаются там, щекочут. Мне очень хорошо от этого делается – прямо счастьем все тело заполнилось. Потом они улетают. Когда я утром проснулась – понимаю, изменилось что-то во мне. Нет такой тяжести в сердце, как раньше, одышки нет. Через несколько дней я сходила на обследование – болезни нет. Как будто не было. Врач говорит – извините, наверное, раньше ошибались. 

Тёма. Может, действительно ошибались…

Лерок. (с готовностью пожимает плечами) Может. Зато потом я узнала, что мотыльки – это на самом деле ангелы. Люди их большими всегда представляли, ростом с нас. А оказывается – они такие вот маленькие, три миллиметра всего. Мне Его посланники потом рассказали. А душа человеческая еще меньше – не больше миллиметра. Те ангелы теперь всегда со мной. 

Открывается дверь. Входит Михалыч. В этот же момент в углу комнаты взлетает стая мотыльков. 

Сцена 6

Большая светлая кухня с дорогой мебелью. За столом сидят Тёма и Жан, пьют коньяк. 

Жан. Что врачи говорят? 

Тёма. Она не ходит к врачам. Отказалась от традиционного лечения. 

Жан. Почему? 

Тёма. У нее отец от рака умер. Лечился у всех лучших врачей, и здесь, и в Москве. От химии намучился больше, чем от болезни. Куля сразу сказала: «не хочу так». 

Жан. А нетрадиционное лечение? 

Тёма. Ходили к одной бабке. Пьем травки. Но результатов пока ни хрена. Сейчас на повестке психоэмоциональные методы. Визуализация, работа со своим внутренним состоянием - «уйти от рутины той жизни, в которой ты больна, и войти в новую жизнь, в которой будешь здорова», и тэдэ и тэпэ...

Жан. И? 

Тёма. Все еще на повестке… Здесь у нас есть один такой духовный мастер. Говорят, многих так излечил. 

Жан. Не могу поверить… Она… такая яркая… такая живая…

Тёма. Я в интернете читал, что рак в первую очередь поражает людей с сильным характером, сильных личностей. По необъяснимой пока причине. 

Жан. Сильных личностей? Тогда – да, в самое яблочко…

Тёма разливает коньяк по бокалам. 

Тёма. Только не говори ей ничего и не показывай вида…

Жан. Постараюсь, хотя… Блин, трудно это будет. 

Тёма. А ты постарайся. Очень постарайся – ради нее. Давай, за ее здоровье.  

Тёма и Жан выпивают. 

Тёма. Я тебе не дорассказал про мотыльков…

Жан. Блин, ты с Кулей меня так огорошил, а тут про каких-то бабочек…

Тёма.  Это тоже важно. Ты можешь, конечно, посчитать меня психом, но я чувствую, что это очень важно, возможно, и для Кули. В общем, те мотыльки потом со мной поселились. Ну не все время, конечно – не как домашние животные или насекомые… Но я все время чувствовал их присутствие рядом. В какие-то важные моменты они физически появлялись - прямо в моей комнате, или на улице. Или когда я снова на крышу вечером выходил, и смотрел в небо. Я поэтому и не сказал тебе, когда у меня снова ключ появился. Боялся с кем-то поделиться – даже с тобой. Боялся, что тогда мотыльки исчезнут, или все разрушится… Хотя потом все и так разрушилось. Я чувствовал, что как-то не то делаю, не тем занимаюсь. Я же молодым пацаном еще тогда рекламу начал снимать, деньги появились. Ну и сфера такая – все время какие-то тусовки, мероприятия. Прикольно, конечно, было. Но стал замечать – мотыльки все реже ко мне прилетают, я их присутствие все реже чувствую. В какой-то момент я опомнился. Начал серьезно учиться, читать, киноклассику смотреть. Примерно тогда же мы с Леркой окончательно расстались. Я думал – что к лучшему. Поставил себе цель в большое кино попасть, начать снимать что-то настоящее. Собирался много работать, понимал, что семья только отвлекать будет. Потом до меня слухи дошли, что у Леры какая-то черная полоса - со здоровьем не очень, брат погиб, в науку не смогла пойти, как хотела. Я тогда в Москве жил, не мог с ней встретиться и разузнать, а по телефону не хотел. Но я тогда мотыльков стал просить, когда они прилетали, чтобы они и у нее появились, ее поддержали и помогли в этой жизни, как мне помогали… (берет бутылку коньяка, наливает Жану и себе) Чёрт… Я понимаю, что выгляжу абсолютным психом…

Жан. Выглядишь…

Тёма. Спасибо. (чокается с Жаном) Спасибо - что продолжаешь при этом слушать. Короче, потом у меня как-то быстро все закружилось – учеба на высших курсах, опять какая-то работа, опять поездки, тусовки. Пришлось опять много работать, чтобы за учебу и за квартиру платить. Брался за все подряд. Потом уже на сериалах прописался – опять ради денег. Но что-то не очень у меня получалось. То есть на среднем уровне – получалось, да. Денег более-менее хватает, проекты идут, продюсеры и коллеги более-менее ценят. Но вот именно что как-то «более-менее». А сам чувствую – что выше прыгнуть не получается. Все время что-то мешает. То в работе дедлайны… То знакомые отвлекают, то поездки… Потом – с Кулей встретились, оба тогда как с цепи сорвались… Красивая у нас с ней история была, конечно… В смысле - и есть еще, продолжается… Но потом в один момент я вдруг осознал – про мотыльков-то я забыл. А они и не прилетают больше, уже давно – исчезли, как и не было. Сначала я не поверил, что они исчезли, залез на крышу дома – как раньше, смотрю в небо, оглядываюсь по сторонам, пытаюсь почувствовать, что тогда раньше чувствовал. Пытаюсь мотыльков разглядеть, позвать их как-то. Ни хрена… Потом подумал, что, может, действительно, их никогда и не было, а все это только мои галлюцинации и воображение. В общем, с тех пор я больше ничего точно не знаю, ни в чем не уверен. И на всей жизни моей чувствую все то же клеймо - «более-менее». 

Жан. У тебя есть Куля. И красивая история с ней – как ты говоришь…

Тёма. Да, я знаю и ценю. 

Жан. Ни хера ты не ценишь… (после паузы) Я люблю Куляш, уже давно. 

Тёма. Я знаю.

Жан. Скажи, как я могу помочь. Ты знаешь, у меня друзья-связи всякие в медицине. Через Айгулькиного отца – в министерстве. Гордость свою в жопу засуну, к нему на поклон пойду, к Айгульке и к ее олигарху пойду – к кому угодно. Все, что смогу, сделаю – ты только скажи, что нужно.

Тёма. Я бы уже сказал тебе, Жан, если б знал. 

Сцена 7 

Шлагбаум. Около него – пограничник. Перед пограничником Тёма и Куля. 

Тёма. А что – дальше прохода нет? 

Пограничник. Есть. Пограничная зона. 

Тёма. Так а проход в пограничную зону есть?

Пограничник. Есть. Но - пограничная зона. 

Тёма. А как пройти туда? Нам к Шипалы-тасу – лечебному камню. 

Пограничник (пожимает плечами). Да как обычно… 

Тёма. Так а шлагбаум? 

Пограничник. Вы с Алматы? 

Тёма. Да. 

Пограничник. А Баху знаете? Толык такой… толстяк, короче. Прикольный. Его все знают. 

Тёма. Нет, не знаю. (Куле) Куля, ты знаешь? 

Куля. Не знаю. 

Пограничник. Э-э… вы чё… Его все знают. Прикольный такой. В ютубе еще. Толстяк. Его все знают. 

Куляш. Мы не знаем. 

Пограничник. Да вы не с Алматы, наверное… Или только переехали… Его все знают… А вы… это… в Алмату поедете – можете родителям мясо взять? Моим родителям. Они в Бесагаше.

Тёма. Какое мясо? 

Пограничник. Да тут… Чабан барана подарил. Мы его на джайляу пустили. Он подарил. Мы плов сделали. Еще мясо осталось. Я родителям дам. Передадите? В Бесагаш.

Тёма. Передадим. 

Пограничник. А плов хотите? Костер там… Разогреем… 

Тёма. Нам бы к Шипалы-тасу… А плов потом можно…

Куляш. Хочу!

Пограничник уходит, возвращается с казаном плова. 

Пограничник. Хороший плов, мяса много. 

Пограничник, Тёма и Куляш садятся вокруг казана. 

Сцена 8

Тёма и Куля сидят в кафе. 

Куля: Какой классный каппучино… Офигенный… Давно такой не пила. Каждую капельку смакую. А пирожное – противное, фу… (морщится и с отвращением отодвигает тарелку) Гадость какая-то. Жирное такое... Официантка как будто специально его подменила. Она на меня с такой ненавистью смотрела… Попробуй. 

Тёма пробует пирожное из ее тарелки, пожимает плечами. 

Тёма. Вроде нормальное. И официантка на тебя нормально смотрела. По-моему, тебе показалось. 

Куля. Почему ты всегда всех оправдываешь? Почему ты всегда против меня? Никогда меня не поддержишь… Фу…

Тёма. Я тебя всегда поддерживаю. 

Куля. Фу… (после паузы) Как я сегодня сыграла? 

Тёма. Отлично сыграла. Очень достоверно, и с классной энергетикой. Прямо на высоте. 

Куля. Спасибо… Да, оставить хоть что-то на пленке – эту мою энергию, которая еще есть. 

Тёма. У тебя сейчас крутая энергия и харизма – прямо прет на камеру. 

Куля. Спасибо… Я рада. Спасибо тебе, что терпишь меня. 

Тёма берет ее руку в свою, потом целует ее. 

Куля. Я помню, у Чака Паланика историю одну прочитала. Как древние греки, когда приплывали на какой-нибудь необитаемый остров, оставляли на нем козла и козу, или барана и овцу. Чтобы те плодились, и чтобы когда эти греки опять когда-нибудь окажутся рядом с этим островом – через пару лет, или через тридцать - на этом острове их всегда будет ждать скот, которым можно будет пополнить запасы мяса. Ну… Чак Паланик, в смысле, проводил аналогию с Адамом и Евой и какой-нибудь инопланетной цивилизацией… 

Тёма. Я понял.

Куля. Я с того момента, как прочитала об этом, теперь только и жду, когда кто-нибудь прилетит на Землю, чтобы собрать урожай и пополнить запасы мяса из невероятно размножившихся нас. И все последнее время я только и думаю – блядь, скорее бы они уже прилетели, чтобы при моей жизни, чтобы мне их застать… 

Тёма. Зачем? 

Куля (с удивлением смотрит на него) Ты разве не понимаешь? 

Тёма. Нет. 

Куля. Чтобы осознать – все не зря. Мы все тут – не зря. Вся эта цивилизация, вся эта жизнь - моя жизнь – всё не зря. Что все это было для чего-то. Что мы кому-то пригодились. Ты разве не почувствовал бы от этого огромное удовлетворение и облегчение? 

Тёма пожимает плечами. 

Куляш (продолжает) А я бы почувствовала…. Огромное удовлетворение. И я бы с этим удовлетворением, что все не зря, пошла бы под нож этих инопланетян. С гордо поднятой головой. С облегчением и счастливым осознанием того, что жизнь прожита не зря. Что я принесу кому-то пользу - как набравшая вес, мясо и жирок коза. Или овца… Гордая овца с осознанием выполненного долга. 

Тёма смеется. 

Куля. Я серьезно…

Тёма. Да, Куля, наверное, я понимаю тебя… (зовет жестом официанта) 

Подходит официант. 

Тёма. Еще одно каппучино, среднее. 

Официант уходит. 

Куля. Спасибо, Тёма.

Тёма. Ты действительно классно играешь все последние смены. Я горжусь тобой. 

Куля. Спасибо, Тёма. 

Тёма. Завтра поедем к Шипалы-тасу? 

Куля. Поедем… (после паузы) А еще иногда я думаю – может, фиг с ними, с этими инопланетянами. Но мне хотя бы еще одну весну. Еще раз все эти таяния снега, все запахи, все ароматы… Как птицы начинают петь… Все эти звуки начинаются… Все становится таким влажным, объемным, живым… День, ночь… Жизнь просыпается… Жизнь набрасывается, набрасывается на тебя… Только успевай ей отдаваться, бросаться ей навстречу… В Алмате такая быстрая весна… А потом лето… Но лето уже ладно - без лета я уже могу обойтись…

Тёма. Лето тоже будет. Все будет, Куля. Мы же решили, как обмануть болезнь. Главное – обмануть ее. 

Куля. Да, я помню. (после паузы) На такую ерунду всю жизнь потратили… Такую ерунду… И зачем все это было… И как будто не было ничего… А сама думаю: ну хоть бы еще одну весну… Потрачу ее, правда, опять на ерунду – ну и ладно. А что не ерунда? Но хотя бы вдохну это все в себя - всю эту весну - еще раз.

Сцена 9

В парке около церкви. На паперти сидят нищие, среди которых Лерок и Михалыч. К ним подходит Тёма. Михалыч двигается, уступая ему место около Валерии. Тёма садится около Валерии, снимает свою кепку, кладет ее на землю, рядом с плошками нищих. В парке отдаленно играет музыка – звучит песня Глюкозы «Бабочки в моем животе». 

Тёма. (Лере) Одолжи мотыльков. У Кули рак. 

Подходит прохожий, бросает несколько монет в кепку Тёмы. Остальные нищие, кроме Валерии и Михалыча, смотрят на его кепку с завистью. 

Лерок. Я бы сказала тебе словами Иисуса из Евангелия от Марка…

Михалыч (с готовностью подхватывает) «Вы сами не знаете, чего просите… Можете ли пить чашу, которую я пью, и креститься крещением, которым…»

Лерок. Нет, Михалыч, другими… Но неважно. Я не скажу. Скажу, что все в ней самой. Как тебе говорила. Что только она сама себя может спасти. Когда она захочет спастись – в ту же секунду и спасется. Когда вся ее душа без остатка, все ее тело, каждая ее частичка будут только одного хотеть – спастись, в ту же секунду она и спасется. В ту же секунду дверь откроется. В ту же секунду она Царство Божие увидит. И Его посланники выйдут ей навстречу. 

Подходит прохожая, бросает купюру в кепку Тёмы. Остальные нищие, кроме Валерии и Михалыча, смотрят на его кепку с завистью. 

Тёма. Она очень хочет. 

Лерок. Ей ни я, ни ты, ни кто-либо другой на этой Земле не могут помочь. Пойми это и никогда ни перед кем не унижайся - по этой простой причине. Потому, что никто не поможет. Только она сама. С Господом Богом каждый из нас всегда только один на один – как со смертью. 

Михалыч. А я не боюсь унижаться… Да и унижаться-то нам уже больше некуда - с нашим-то свиным рылом. А одному перед Богом – боязно… Я бы унизился… До самого конца бы унизился… Лишь бы не одному перед Ним. Да некуда уже дальше унижаться-то, с нашим-то свиным рылом…

Подходит прохожий, бросает монеты в кепку Тёмы. 

Остальные нищие, кроме Валерии и Михалыча (возмущенно приподнявшись со своих мест). Чё ему-то все, да ему… Этим жирикам везде как намазано… Деньги к рукам липнут… У нищих уже отбирают… 

Тёма вскакивает, хватает Валерию за грудки. 

Тёма. Отдай мотыльков! Отдай мотыльков, сука! 

Сцена 10

Лужайка с высокой травой. На лужайку выходят Тёма и Куля. У каждого в руках – неестественно огромный сачок для ловли бабочек.  

Откуда-то сверху начинает говорить приятный мужской голос. 

Голос. Вы выходите на большую, залитую солнцем, лужайку. У вас в руках – сачки для ловли бабочек. 

На лужайке появляется зайчик. Куля отвлекается – наклоняется к нему, гладит по мягкой шерстке. 

Голос. Вы ни на что не отвлекаетесь. Ваше внимание сосредоточено на солнечном свете, который заливает лужайку, и на ваших сачках. 

Куля испуганно выпрямляется, перехватывает сачок. На поляне появляется белочка. Тёма отвлекается на белочку. 

Голос. Вы ни на что не отвлекаетесь. Все ваши мысли – как маленькие облачка в синем небе – они появляются и сразу же исчезают. И небо опять чистое. 

Тёма испуганно выпрямляется, перехватывает сачок. На поляне появляется ежик.

Голос. Ваше внимание сосредоточено на солнечном свете, который заливает лужайку, и на ваших сачках. У вас огромные сачки, и вы знаете, что этими сачками вы можете поймать любых бабочек и любых мотыльков. 

На лужайке появляется лисичка. 

Голос. Ваш сачок – это мощное безотказное оружие, которым мы можете поймать любых бабочек и любых мотыльков. Ваши сачки приятно тяжелят ваши руки. Осознание мощи вашего оружия дает вам бесконечную уверенность в своих силах. 

На лужайке появляется волчок. 

Голос. Но ваши сачки нужны вам только для ощущения уверенности в себе и своих силах. Потому что бабочки и мотыльки сами летят к вам. Солнечный свет исчезает, и теперь каждый из вас становится светом. Каждый из вас – как лампочка, излучающая свет. И на ваш свет слетаются все бабочки и мотыльки. 

Хлопает дверь. Лужайка и все на ней исчезают. Куля тоже исчезает. На сцене остается только Тёма, лежащий на диване. От хлопка двери он садится. В комнату входит Михалыч.

Михалыч. Милиционеры всех бомжиков и всех божьих человечков позабирали. Сказали, саммит какой-то сейчас, президенты все приезжают, и чтобы не видно нас было – всех бомжиков и божьих человечков - в Капчагай. В город, в смысле – не в море. Ну там вообще-то хорошо – рядом Капчагай – море, в смысле. Кто-то даже обрадовался. Только денег там не подает никто, не то, что в Алмате. А Лерочку и еще одного, кто молился сильно – тех в психбольницу забрали, говорят, тяжелые они. 

Тёма. Где? В какой психбольнице? 

Тёма встает с дивана и вместе с Михалычем выходит из комнаты.

Сцена 11

Во дворе психиатрической больницы. В зарешеченном окне – Лерок. Снаружи перед окном – Мила. 

Мила. Мама, ты просто зацикленный на себе душевный инвалид! Душевный инвалид! Который не способен ничего чувствовать в других людях. Поэтому все мужчины от тебя уходили. И отца у меня из-за этого нет!

Лерок. Прости меня, Мила… Но, Милочка, я же тебе много раз говорила – перед Богом ты всегда одна. Чем быстрее ты это поймешь в этой жизни, тем тебе будет лучше. И никакой отец, и ни я, и ни кто-либо другой на этой Земле не избавит тебя от боли и страданий. Это только иллюзия. Но с этой боли и страдания начнется твой самый главный путь на этой Земле. Чем раньше ты его начнешь – тем лучше. Тем быстрее…

Мила. Говори, мама, говори и дальше! Но только говоришь ты это все не для кого-то, а лишь для самой себя - чтобы себя убедить. Продолжай, мама, говори! Себе ты можешь это бесконечно много раз повторять – бесконечно много.

Мила бежит со двора, у входной калитки сталкивается с Тёмой. 

Мила. Извините. 

Тёма. Ничего страшного. 

Тёма подходит к окну. 

Тёма. Привет, Лерок. 

Лерок. Здравствуй, Тёма. 

Тёма. Как же тебя угораздило… Что говорят? Когда выпустят?

Лерок. Не знаю. Я не спрашивала. 

Тёма. Но как… Ты не хочешь выйти, что ли? Давай я поговорю с главврачом, возьму тебя на поруки или еще там что-то… Подпишу бумаги, какие нужно. 

Лерок. А куда потом? Наши с Михалычем бараки все равно в этом году сносят - развязку строят. А здесь у меня хорошо молитва течет. И люди здесь милые и хорошие. Очень искренние все… Многие со мной молятся. 

Тёма. Я помогу подыскать жилье и…

Лерок. И работу.. - я помню… Но мне не нужна такая работа и такое жилье – слишком большая плата за них. 

Тёма (принюхивается) Опять этот запах…

Лерок. Опять мироточит … 

Тёма. Ты успела сюда свои иконы перевезти?

Лерок. Нет, не успела – меня с улицы забрали. Я здесь в журнале изображение Иисуса нашла, вырезала и приклеила на стену. К вечеру потекли у него из глаз слезки..

Тёма. (после паузы) Как я могу тебе помочь?

Лерок. Тёма, ты себе помоги. Тебе помощь гораздо нужнее, чем мне. Как твоя жена? 

Тёма. Она ушла месяц назад. 

Сцена 12 

Шлагбаум. Около него – пограничник. Перед пограничником Тёма и Куля. 

Тёма. Так можно дальше пройти или нет? 

Пограничник. Пограничная зона 

Тёма. Черт! Да понял я уже сто раз, что пограничная зона. Как нам туда пройти? К Шипалы-тасу?

Куля закрывает лицо руками, смеется, потом с улыбкой смотрит на Тёму, отходит от шлагбаума в сторону, рассматривает что-то вдали.

Пограничник. Дальше по ущелью – где пограничная зона. 

Тёма. Так как нам к нему пройти? Что для этого нужно?

Пограничник. Ничего не нужно. Пограничная…

Тёма. Да знаю, что пограничная зона! Но как тогда пройти? Кто нам шлагбаум откроет? 

Пограничник. (пожимает плечами) Я могу открыть. 

Тёма. Ну так откройте пожалуйста!

Пограничник открывает шлагбаум. Куля, улыбаясь, продолжает смотреть вдаль, в противоположную сторону. 

Тёма. Куля, пойдем - нам открыли. 

Куля продолжает смотреть вдаль. 

Тёма. Куля, пойдем скорее, пока пускают...

Куля. Такое узкое ущелье...

Тёма. Ну и что? 

Куля. Так тесно здесь. А там ниже - такая хорошая лужайка… И такие бабочки на ней красивые…

Тёма. Какая разница, какое ущелье, пройдем по нему до Шипалы-таса, тут уже недалеко.

Куля неуверенно качает головой. Улыбнувшись Тёме, медленно уходит в противоположную от шлагбаума сторону.