Заман Тулеуов. Деревенские рассказы

Я СМОГ

В ущелье обычно быстро вечереет.  Выделяющиеся горные верхушки на фоне заката напоминают стены крепости. Где-то рядом зловеще засмеялись шакалы. Издалека послышался протяжный вой волков…  

Самат вздрогнул. Но не от этого. При мысли о том, что ему предстоит делать, стало совсем жутко. Как ему хотелось, чтобы все дневные переживания и вся эта суета исчезли в ночной мгле. И конь его, часто вырывая из рук узду, опускал голову пощипать травку. 

На заставе Самат по рации связался с руководством районной больницы. К огорчению, они ничего путного ему не предложили. Только сказали:

– Чтобы дитё было цело и мать жива. 

– Легко им командовать! – громко сказал он вслух. Конь резко остановился. – Ну чего встал? Не тебе говорю? – Самат пнул его в бок и они двинулись дальше. 

Теперь он без стеснения начал разговаривать сам с собой. «Этот проклятый боковой ветер! Надо же, именно сегодня подул евгей!» 

Самолет санитарной авиации, сделав пару кругов на прощание, улетел.  Когда Самат перевалил через холм, где-то выше, в темноте показался слабый огонек. Это была чабанская зимовка. Самат знал, что там его очень ждут. А он особо не торопился. И не понукал коня идти быстрее. Но вдруг он представил, что у нее началось кровотечение. Он в ужасе ударил коня плеткой и поскакал галопом, не разбирая дороги. 

Во дворе зимовки толпился народ. Они давно хотели отметить рождение дитя. Варилось и даже переваривалось мясо в казане. Отца поздравляли. У него были трое девочек. Вот и появился наконец продолжатель рода. Великое счастье! Для праздника всё было готово. Но вот незадача. Послед не отходит. А это большая беда!

Когда Самат приблизился к дому, из толпы отделилась пара человек и встретила всадника. Самат молча направился в дом. В прихожей находилось несколько женщин. Во второй комнате лежала роженица. Она кормила младенца. На вопросительный взгляд Самата, женщина молча отрицательно покачала головой. Мальчик родился без осложнений. Роды прошли нормально. Да и она не была первородкой. «Неужели приращение плаценты?» – подумал Самат. Не было иного пути, как идти делать ручную чистку. Прежде чем приступить, он еще надеялся, что зажим, который он заранее прикрепил, хоть на сантиметр опустился вниз. Но все надежды были тщетны. 

Ребенка передали рядом стоящей женщине. Самат сделал жест, чтобы все удалились из комнаты. Процедура была нелегкая и не из приятных для обоих… 

– Будет больно, потерпите или сделать укол? – неуверенно спросил он. 

– Не смеши братишка, вон какой богатырь вылез оттуда! Делай, что нужно, не робей, – сказала женщина, повернув голову в сторону. 

Самат смутился из-за своей неуверенности. Вдруг он вспомнил лицо отца, говорящего: «Нашел непыльную работу. Стыдно людям признаваться, чем занимается единственный сын!» Это воспоминание моментально отрезвило его. Забыв об остальном мире, он занялся единственно необходимым делом. Он почувствовал, что его пальцы как будто на ощупь видят контуры ткани в утробе. Это можно было сравнить только с игрой музыканта, который играет, не глядя на клавиатуру инструмента. Он, действительно, был похож на человека что-то творящего…  

Наконец всё завершилось. По его просьбе принесли таз с водой. Самат осторожно погрузил массу в воду. Затем стал тщательно осматривать сантиметр за сантиметром. Бывают случаи, когда небольшие кусочки плаценты отрываются. Когда он удостоверился, что нет кровоточащих участков, облегченно вздохнул и сказал: 

 – Забирайте…

Одна из женщин, сноровисто завернув детское место в материал, вышла из дома и наказала кому-то: 

– Закопайте в такое место, чтобы ни одна собака не пронюхала и ничья нога не ступала. 

Напряжение не сразу спало с Самата. Выйдя во двор, он присоединился к мужчинам. Они при виде его встрепенулись и стали подходить, стараясь пожать ему руку в знак благодарности. Один из них шутливо заметил: 

– Это рука особенная! Не то что наши, вяленые… 

– Эй! Прекрати болтать! А то заеду по морде! – отозвался муж роженицы. Некоторые тихо захихикали.  Другие поддержали негодование хозяина. Самат закурил сигарету. Ему было все равно... 

– Мойте руки и за дастархан! – прокричала женщина, приоткрыв дверь. Мужчины направились в дом. Они и так застоялись. Дружно  расселись на кошме, покрытой сверху узорчатыми корпешками. Прежде чем начать трапезу, самый старший прочитал молитву. И все молча принялись за еду. Когда Самат протянул руку к общей посудине, где находился бесбармак, сидящий на противоположной стороне хозяин дома, несмотря на свой большой вес, резко вскочил и подал ему ложку. Люди в начале не поняли, что происходит. Но потом когда увидели протянутую руку Самата, обработанную йодом, сами тоже смутились. Правда, пальцы рук, словно испачканные в крови, представляли неприглядную картину.  

Когда гости более-менее насытились свежим мясом, их лица повеселели. Одна из женщин запела приятным голосом народную песню, воспевающую рождение младенца, затем постепенно и другие начали подпевать. 

Самат, поблагодарив за угощения сославшись на усталость, пошел спать в другую комнату. Спал он без сновидений. 

Когда он проснулся, в комнате было тихо. Поднялся. Подошел к окну. Наступало новое утро. Солнце, перевалив горные вершины, светлыми лучами стало растекаться вниз, поглощая темноту.

И в соседней комнате проснулась новая жизнь и стала просить мамину грудь. Был слышен баюкающий, ласковый голос матери. Самат впервые ощутил благостное чувство исполненного долга. И он с мальчишеским задором, тихо, но радостно произнес: «Я смог!»     

ЗОВ КРОВИ

Асет жил по соседству. И мы часто пересекались. Однажды он шел мне навстречу. 

– Ты что такой смурной, кто обидел?

– Не то слово, обидел… Я в шоке!

– С женой поругался?

– Да нет… племянник жены, достал!

– И каким же макаром?

– Долгая история… – нахмурился Асет. Казалось, что у него нет желания ворошить прошлое. Да и по характеру он был не особенно словоохотливым человеком. После недолгого раздумья он все-таки решился. Возможно, подумал, что ему станет легче, если выговорится. Да и я не слишком торопился. И мы свернули в скверик. Полуденное время. Скамейки были свободные.

– Ну, и? – сказал я, подталкивая его к разговору. 

– Что ты нукаешь? Дай собраться с мыслями…

– Извини, может не надо, если тебе неприятно?

– Приятно, неприятно – какая разница? Чувствую, что как будто плюнули мне в душу!

Асет мне рассказал историю тридцатилетней давности. В северных районах страны, в забытом богом ауле, жила скромная семья. Аскербек слыл трудягой, жена его, Асем, была первой красавицей. Но она не по любви вышла замуж за Аскербека. Он просто украл ее. Именно в тот момент, когда к ней собирались прийти сваты. Где-то около полугода жили мирно. Затем у Аскербека как будто что-то заклинило. Стал ее упрекать, что она не может забыть бывшего парня. И что она вовсе не была девственницей. И как-то раз она сказала: «Я не собиралась выходить за тебе замуж!» 

Эти слова оскорбили Аскербека. И впервые он ударил ее. Через полгода появился на свет сын. Аскербек не признавал его своим. Год спустя родилась девочка, похожая на Асем, глазастая. И ее тоже Аскербек возненавидел, за то, что она была похожа на мать. Третьим родился снова мальчик. Копия Аскербека. 

На какое-то время он успокоился. Но каждый раз, приходя домой пьяным, он устраивал сцену ревности. Обвинял жену в неверности. Что она такая тварь, не могла полюбить такого достойного мужчину, как он. И начал избивать ее. От постоянных побоев она превратилась в бесчувственную каменную статуэтку. От ее прежней красоты остались только смутные, серые очертания. Жила только ради детей. А дети росли в постоянном страхе. 

Однажды, в зимнюю ночь, почти под утро, кто-то сильно постучал в дверь. Это был Аскербек. Асем раньше не запирала в сенях дверь на крючок. На этот раз она решила не пускать пьяного мужа в дом. Он кричал, ругался матом. Грозился всех перерезать. Асем не испугалась его угроз. Напуганных детей прижала к себе и ждала утра. 

Вдруг в их комнату ворвался Аскербек. Весь в грязи. Оказывается, он сделал подкоп под дверью в сенях и заполз внутрь. Расшвырял детей по сторонам, а жену потащил за волосы на улицу. В нижнем белье, босиком по снегу, Асем еле добралась до родительского дома. Старики вначале подняли плач. Затем успокоились, мол, судьба ее такова. Асем получила двустороннее воспаление легких. И, недолго страдая, сгорела. Дети остались сиротами. Их отец пропал без вести. Старики, как могли, содержали малышей. Но сил и средств не хватало. Они отправили весточку младшей дочери, которая жила в городе. Она после похорон сестры сразу хотела забрать племянницу и племянников. Но старики уговорили пока оставить их у себя. Когда станет невмоготу, обещали сообщить. У них самих было трое детей. Видно, пришла пора. 

– Ну и что, забрали детей?

– Куда денешься, забрали. Жена оформила опекунство на себя. В детдом не отдали. Вот, с тех пор прошло тридцать лет. У них самих семьи. 

– Вы что, воспитали их?

– Ну да. Были сватами на их свадьбах. Короче, как своих детей берегли.

– Я чего-то не догоняю? Чем же достал тогда тебя племянник жены?

Асет прокашлялся. И посмотрел на меня, многозначительно прищурив глаза.  

– Младший сын был очень похож на отца не только внешностью, но и характером. Оказывается он, как подрос, начал втихаря искать отца. 

– Наверное, хотел отомстить за смерть матери?

– Ну ты чудак! Настырный малый, нашел отца все-таки. Тот шлялся где-то. Помыл, приодел, накормил. Оказывается, он с малых лет мечтал найти его.

– Что с того? Правильно сделал! Поступил как мужчина. 

– Да пускай, что хочет, то и делает. Дело не в этом.

– Ну, а в чем тогда?

– Сегодня утром он заявился к нам и говорит с упреком: «Прошел целый месяц, а вы ухом не повели, что у меня нашелся отец! Даже не соизволили прийти и поздороваться с ним. Он же все-таки человек преклонного возраста. Надо уважать традицию». Тут жена взорвалась как бомба! Накинулась на племянника, орала. Вспомнила о том, в каких мучениях жила ее старшая сестра и как умерла. Как она воспитывала их как своих детей… Много чего наговорила и сама упала в обморок. Вызвали скорую. А я даже не знаю, как вышел на улицу. 

– Ну и дела! Сколько волка не корми – он всё в лес смотрит, – сказал я в поддержку товарища. Он почесал затылок и произнес: 

– В принципе, я не против того, что он обрел отца. Но вот жена рвет на себе волосы. Как будто ее предали. 

– Нет, это – зов крови. Никуда от него не денешься. Надо радоваться за парня.

– Дай-то бог…   

ДВА ТОВАРИЩА

Двое всадников долго и тяжело преодолевали перевал по крутой, извилистой тропе. Она была устлана острыми камешками. Кони часто спотыкались. Наконец, добрались до вершины. И там, в зеленовато-голубом сиянии, открылась долина Жайляу. Подул прохладный ветерок с запахом снега. На горизонте серебрились величавые хребты Алакарлы. Эту долину по краям обрамляли глубокие ущелья… 

– Уф-ф! Давно не был в этих краях. Как красиво! – сказал Марат, глубоко вздохнув бодрящего воздуха. 

– Что правда, то правда! – поддержал его Касен, он был зоотехником. – Хотя я здесь бываю очень часто, но, все равно, не перестаю поражаться этой красоте!

Взмыленные лошади тоже почуяли свежесть. После духоты, которую они  испытали в низине, это было раем. Сделав небольшую передышку, они продолжили путь. Солнце клонилось к закату. Ехали вдоль ущелья, где на склонах росли елки и кустарники. 

Вдруг кони опасливо зафыркали. 

Марат, вскрикнул указав вперед: 

– Смотри, кто-то ползет!

– Где? Ничего не вижу, – произнес Касен. Он тоже заприметил волка. Но произнести вслух название серого не осмелился. Это был недобрый знак. Касен по-житейски спокойно сказал: 

– Пусть ползет. Тоже тварь божья… Есть хочет, однако?

– Ну и ну! Он же не траву пощипать выполз? На отару собрался напасть.

– Ну и че? Пусть охраняют скот, однако. 

– Давай предупредим чабана?

– Ты, однако… лучше здесь останься и сторожи! – насмешливо сказал Касен. Марат промолчал. И про себя подумал: «Бессердечный!» А волк, увидев всадников, обратно бросился в лес. Для острастки Касен гикнул хриплым голосом вслед: 

– Ха-а-йт! Жаль, что нет ружья!

Кони шли весело. И вдруг опять заволновались, нервно перебирая ушами. Поодаль показался силуэт обгоревшего дерева. Оно было похоже на искривленно-растопыренные пальцы чудовища. И напоминало одно из причудливых изображений Пикассо. 

– Ужасная картина, однако! – произнес Касен, – каждый раз, проезжая, читаю молитву…

– Кто-то поджег?

– Нет, ударила молния. Да еще не простая, а шаровая, однако!

– Шаровая, говоришь?

– Слышал о такой?

– Читал где-то… Что свинья, приняв ее за шарик, решила понюхать. И ее разорвало на части.

– Храни Аллах! Однако, ужасно! 

– Боишься? 

– Да ладно… Ты лучше скажи. Как городским стал, поди, все деревенское позабыл, однако?

– Как забудешь. Вот приехал же… Скучаю, однако! 

Марат специально повторил «однако» чтобы, как-то задеть товарища. Касен косо посмотрел на спутника. Плюнул через сжатые зубы и, ударив плеткой коня, пустился вскачь. 

Они были ровесниками. Сидели за одной партой. Были влюблены в одну девочку. Но женились на других. Между ними была похожая на вражду неуступчивость. Им было уже под сорок. У Касена росло трое бодливых сыновей, а Марат воспитывал трех миленьких дочерей. Как-то раз Касен предложил: 

– Давай будем сватьями! Друг друга знаем. По обычаю предков обвенчаем детей. Но это предложение не пришлось по душе Марату. Было видно, что его задели за живое. Приняв молчание за отказ, Касен тоже обиделся на товарища. 

В общем, каждая их встреча заканчивалась обидой друг на друга. Марат не стал догонять. Слегка припустив узды, пришпорил коня. Конь оказался неплохим иноходцем. Марат, плавно качаясь в седле, любовался окрестностью. 

Если там, в низине буйно росло высокотравье, то здесь земля была устлана низкорослой, колючей растительностью. Называлась она «аяжун». Что в переводе значило «медвежья щетина». 

Лошадь стала потихоньку сворачивать в левую сторону. Марат насильно направлял ее на дорогу. Но она снова тянулась и боком шла в желаемом направлении. Марат вспомнил, что в детстве ему говорил отец: «Если заблудился, отпусти узду, конь найдет свое пристанище». Перевалив пригорок, они попали в стойбище пастуха. Залаяли собаки. Из юрты высыпали детишки, а вслед за ними вышла женщина лет пятидесяти, старшая сестра Марата. 

– А ты говорил, Касен, что Марат не найдет нас. Он же сын чабана! – отозвался зять Марата. Касену это не понравилось: 

– Это конь такой ему попался! Иначе бы он ночевал под кустом арчи!

– Когда вы перестанете как мальчишки дразнить друг друга? – вступилась в защиту сестра. Помощник чабана помог гостю спешиться. Затем отвел коня на привязь.

Марат, неуклюже ковыляя, направился к родичам. Поздоровавшись, они горячо обнялись. Дети окружили их с радостными возгласами. 

– Что с ногами? – тревожно спросила сестра.

– А теперь все городские так ходят! – насмешливо объяснил Касен.

– Господи упаси! Не ревматизм ли это?

– Здоров я, милая сестра! Это Касен специально издевается…

– Ну конечно, он же отвык сидеть в седле! Вот и хромает, – вмешался зять. 

Начался дождь. Погода на жайлау была непредсказуемая. Марат сказал:

 – Коржун надо снять, а то промокнут гостинцы!

Зять его успокоил:

– Не переживай, мой добрый помощник знает свое дело: и седло снимет, и с конем управится. 

После сытной трапезы они долго беседовали. Спрашивали Марата о новостях страны и всего мира. Зять любил поговорить о политике. Он был уверен, что скоро наступит коммунизм. 

– Давайте спать, а то утром тебе за дровами ехать, – напомнила болтливому мужу жена. 

– А что спать, слышим по радио одни китайские новости: «Говорит Шинжан! Пять баллов ветра с северо-востока…!»

– Видать, дождь зарядил до утра, – недовольно буркнул помощник чабана, которому выпало ночное дежурство.

– Ты не переживай, я сам посторожу, в такое ненастье косолапый горазд нападать, – сказал хозяин. И, не раздеваясь, прилег ближе к выходу. Рядом положил ружье. Тут, приподняв голову, Касен спросил: 

– Брат, ружье заряжено? 

– А что? 

– На мою ногу положите, а то вдруг чего…

– Ты что, суеверный?

– Да нет. Береженого Бог бережет.

– Ну, тогда бери. 

Гремел гром. Кто-то причитал: «Бисмилла, бисмилла!» По поверью, это заклинание должно действовать как громоотвод. Часто сверкала молния. Ее мертвый свет проникал во все щели. Вдруг яркий сгусток осветил юрту изнутри. И светлый комочек опустился вниз, где лежал Касен. Всех разбудил ужасный крик и раздавшийся затем сильный треск. Запахло жареным мясом и едким тряпичным дымом. Золотистая плазма, совершив свое злое дело, змейкой выползла через дверную щель.

Когда люди пришли в себя и подняли фитиль лампы, свет осветил искаженное от боли лицо Касена. Он дымился. А у его ног лежало раскуроченное ружье. 

ПРОЯСНЕНИЕ

В восемь утра зимой еще кажется, что ночь. В это время Камихан отправляется на работу. Хлопая брезентовым тентом, подъезжает грузовик. Там сидят другие рабочие. И они отправляются в соседний посёлок, где строят двухэтажный дом. 

В последнее время Камихан стал приходить раньше времени. Тому причиной была случайно увиденная девушка. Оказывается, и Асем выходила на работу в это сумеречное время. Он удивился, как раньше ее не замечал. 

Издалека было слышно, как равномерно постукивают ее каблуки. Затем появляется силуэт. Когда она входит в освещенный уличным фонарем участок, Камихан уходит за угол дома. Он не хочет, чтобы его заметили. И только тогда, когда она удалялась, он выходил из укрытия и смотрел ей вслед. 

Камихан несколько раз пытался выйти ей навстречу и поздороваться. Но не хватило духа. Да и внешний вид не располагал. В замызганном ватнике, наперевес с грязной сумкой… 

Судя по одежде и походке, Асем довольна жизнью и выглядит вполне счастливым человеком. А кто он? Неудачник!..

… Он студент. Асем – выпускница школы. Танцы в сельском клубе. Объявили белый танец. К парням подходили девчата и они кружились в такт мелодии. Камихан стоял одиноко. Про себя подумал: «Молокососы!» И решил уйти. Не успел двинутся, а перед ним уже стояла очень миловидная девушка. Она сделала реверанс. Он принял приглашение… 

В его памяти сохранились лишь ее жаркое дыхание и трепет тела. И слова, когда они прощались возле ее дома: «Это мой первый поцелуй с парнем!» Камихан сказал: «Я встречу тебя, приезжай поступать»…

– Ты чего прилип к стене? Оглох что ли? Полчаса сигналю! – недовольно проворчал водитель автомашины. Камихан от неожиданности ничего не смог сказать. Молча поплелся за ним. Мужчины в кузове уступили место.

– Специально согрел для тебя! – пошутил один из них. 

– Спасибо, – сказал, Камихан, не выражая особой радости. Мужиков было с десяток. Почти все курили. Громко говорили о житье-бытье и смеялись над чем-то между собой. 

Камихан снова ушел в воспоминания. Он твердо решил, что по приезде в участок напишет заявление об увольнении. Нужно восстановиться в учебе или пойти на более перспективную работу. Хватит с него этого бессмысленно потерянного времени. Три из них – в колонии общего режима, а два – на стройке. Конечно, условия в бараке были намного лучше, чем в его плохо отапливаемой съемной комнатушке. Там пахло сыростью и ночью на стены лезли сороконожки. Все это до последнего времени его устраивало…

– А ты как думаешь? – спросил сосед по скамейке, локтем ткнув его в бок.

– Чего? – спросил Камихан словно спросонья. Мужики хором рассмеялись.

– Он кажись, спит?

– А мы думали, что он нас слушает…

– Вот скажи, Петро хвалится, что он сможет надеть перчатку с кипящей смолой. Возможно это?

– А я почем знаю? 

– Нет, ты определенно скажи. Сможет или нет. Мы на спор пошли.

– Отстаньте от меня! – возмутился Камихан и втянув голову ушел снова в свой мир. 

Погода испортилась. Пошел густой снег. За бортом расстилалась белая пелена. 

После трех лет, за примерное поведение Камихан получил условно-досрочное освобождение. Домой не поехал. Остался в том городе, где отбывал наказание. Хотел прийти в себя. Но это, как видно, слишком затянулось. 

Он вспомнил тот роковой случай. Они как шакалы набросились без повода. Просто хотели выпустить пар. Вначале Камихан жесткими, хлесткими ударами уложил двоих, но сзади кто-то обхватил его и его повалили на землю. Правило «лежачего не бьют» не сработало. В больнице следователь брал у Камихана объяснительную. «Ночь. Неизвестные молодые люди. Никого не знаю…» – таков был ответ. 

После выздоровления у Камихана было одно желание – найти обидчика. Недолго искал. Встретил его возле женского общежития. Тот весело болтал с одной девушкой-швеёй. Камихан подошел к нему сзади и с разворота ударил в лицо правой рукой… У него оказалась слишком слабая челюсть. 

Суд. За нанесение телесных повреждений средней тяжести с прямым умыслом… Особо не стали разбираться, так как его отец был важным человеком в городе. Срок назначили по УК КазССР по полной.

Если бы Камихан случайно не увидел Асем, то жил бы по-прежнему. Но теперь его покой был нарушен. Он чувствовал, что больше не может мириться с такой жизнью. Когда машина остановилась, чтобы подобрать следующего человека, Камихан резко встал и выпрыгнул на землю. 

– Ты куда? – недоуменно спросил один из попутчиков.

– Ребята, передайте бугору, что я больше не могу…

– Чего не можешь? 

Камихан махнул рукой и исчез в снежной мгле. 

Мужики между собой немного пообсуждали неожиданное поведение товарища, затем снова вернулись к той же теме, сможет ли Петро надеть перчатку из горячей смолы. И концы брезентового тента, хлопая от сильного ветра, тоже принимали участие в разговоре. Временами снежная вьюга, обдавая мокрым холодом лица пассажиров, вероломно вторгалась внутрь… 

 ЛУЧШЕ БЫ ОН ПИЛ

Когда было совсем невмоготу, Калкен бежал к младшей сестре. Она работала в магазине. И всегда была при деньгах. 

– Не ходите сюда. Денег больше я не дам! – как-то сердито сказала она брату. 

– Не хочешь, не давай, найду сам. Мир не без добрых людей! – обиженно произнес Калкен. И, вправду, больше не стал беспокоить. Но иногда приходил и просил корм для кур. По дороге, продав пшеницу, на вырученные деньги покупал дешевое вино. И по пути угощал знакомых. Они, в свою очередь, старались ответить тем же. Изрядно выпивший Калкен звал всех к себе домой. И они шли с песней. Увидев пьяную ватагу, жена Калкена, пугливая, но не совсем забитая, убегала из дома. Она пряталась у родни. Пока Калкен сам не приходил к ней и не умолял ее вернуться обратно. 

Но сегодня было воскресенье. Смена Назгуль отдыхала. Ермек собирался вставать со стола, как прискакал Калкен. Весь потный. Видно, с похмелья. 

– Умираю, дай сто грамм или три рубля, – жалобно проговорил он, глядя в сторону сестры. Она обычно ворчала, что, мол, у нее такой беспутный брат. В кого он уродился? Мать была слегка языкастая, но не вредная. Отец – тот вовсе молчун, трудяга. В рот капли водки не брал. До девяноста лет махал косой. С братом ей не повезло. По природе он добрый, рубаха-парень. А как выпьет, превращается в скотину. Работать не умеет или не хочет. Как перекати-поле, то тут, то там. А уже под сорок. Ума ни на грош. 

Назгуль принесла полбутылки водки и поставила перед братом. У Калкен загорелись глаза. Даже многозначительно подмигнул зятю. Тот отказался. Наполнив граненый стакан, Калкен стал медленно пить, жутко гримасничая. Смотреть было больно. Как тяжело лечится человек. Наконец, он опустошил стакан и глубоко вздохнул. Наблюдавшие тоже облегченно вздохнули. Но счастье было недолгим. Калкен закатил глаза и стал падать на спину. 

Около недели он провалялся в больнице. Врач сказал, что вовремя привезли, иначе ему наступил бы конец. Сердце у него шалит. Ему нужен горный воздух, здоровая пища и труд. 

Через месяц пошла молва, якобы Калкен стал абсолютным трезвенником. И люди, особенно начальство, стало смотреть на него с уважением. Ему предложили ответственную работу – охранять сенокосное угодье.

Итак, Калкен с женой переехали в горное урочище Бастаушы. 

И стали обживаться на новом месте. Кроме лохматой черной масти дворняжки у них во дворе никакой живности не было. Калкен, посоветовавшись с супругой, решил обратиться за помощью к сестре. На казенном гнедом он спустился с гор.

– Скоро начнется кочевка отар. Через нас проходит пять хозяйств. Многие любят выпить. Нельзя упускать такую возможность, – азартно, глотая слюну, излагал свою идею Калкен. 

Два ящика водки уместились в двух частях коржуна. Благо, что он не пьет. И не угощает друзей. 

Прошло десять лет. Калкен объезжал свое владение на вороном жеребце. А его жена стала самой настоящей барыней. Весной животноводы направлялись на высокогорье Жайлау. К осени спускались обратно к зимовке. Целое лето «сенокосники» косили траву. А в последнее время колхоз стал сеять ячмень и озимую пшеницу. У Калкена увеличивался объем работы и важных дел. Снабжение со стороны сестры и зятя не прекращалось. Даже сам председатель колхоза останавливался у него. С восторгом и завистью разглядывал его скот. Какие хорошие масти лошадей. Первого жеребенка Калкен выменял у пограничников на пару барашков. А в окрестностях кудахтали куры, рядом, в не большом озерке плавали утки и гуси…

Начался великий развал страны. Калкену досталось это родное урочище со сроком аренды на девяносто девять лет. И то сестра с зятем по старым связям выхлопотали. Распустили все хозяйства. Пошла гулять по стране безработица. Сестра с зятем тоже стали «бездельниками». У них был старенький «Жигули» шестерка. И зять принялся заниматься извозом. Частая езда и плохие дороги дали о себе знать. Требовалась серьезная починка. 

Как будто учуяв беду, с гор спустился Калкен. С гостинцами, разумеется. Яйца, масло сливочное, вяленое мясо и так далее. 

– Ну, как поживаете? – важно спросил он. Калкен держался чинно. У него появилась брезгливость и критика ко всему окружающему миру. Ему казалось, что другие сородичи и знакомые инфантильны, не способны устраивать свои жизни и он им давал наставления. Перечисляя свое богатство, Калкен довольно улыбался. И любил приговаривать о родных: «Горазд, только бы украсть! Ладони у них клеем намазаны». Кто бы ни ходил к ним в гости, он видел в них воров. И после их ухода, в доме, непременно что-то пропадало. И он устраивал скандалы, обвиняя их не содеянном. 

– Ага, мне надо мотор отремонтировать и поменять резину, – сказал зять. 

– Кто тебе мешает? Меняй, ремонтируй… 

– Бычка надо бы сдать, – вмешалась Назгуль. 

– Какого бычка? – возразил Калкен. 

– Ну, прошлогоднего. Который постарше... – не унималась Назгуль.

– Я не знаю никакого вашего бычка! Если хотите что-то взять у меня, то прошу прежде заплатить за уход. Ну, хотя бы за семь-восемь лет труда... Думаю, так будет справедливо?..

Ермек оторопело посмотрел на жену. Она тоже была в шоке. Они не узнавали Калкена. Назгуль, приняв это за шутку, снова попыталась уговорить брата. Но его сердито нахмуренные брови пресекли ее намерение. 

- Я вот, десять лет кормлю вас! Каждый год как все нормальные люди режете «согум» на зиму. 

- Ну вы же пол туши забираете…

- А как же иначе? Что, мы с бабкой должны питаться воздухом. Да и у нас бывают важные гости… Так что, не советую со мной пререкаться, а то совсем останетесь с носом!

Калкен, небрежно изобразив жест молитвы, чинно встал из-за дастархана. 

– Мне нужно сходить к акиму. По важному вопросу. Не ждите…

У порога он резко обернулся и ехидным тоном произнес: 

– Да, вот ещё что, если не запамятовала, милая сестричка, в бытности, когда ты работала в магазине, ты так сильно обидела меня! Отказала в мелочи родному брату. Я же тогда не был сломлен. Вот и вы держитесь молодцами…  

Долго сидели молча Ермек с Назгуль. Первым пришел в себя Ермек и спросил: 

– Что это было?

– Не знаю, – ответила Назгуль. Было так горько и стыдно за поступок брата. Она чуть не сказала: «Лучше бы он пил!»

Заман Тулеуов